В данной категории Вы можете узнать всю информацию о русской художественной культуре второй половины XIX века. Вы узнаете как пишется картина мира, как основывается образ России, а также узнаете все о влиянии судьбы человека на культуру.
Любовь к Натали начинается по-книжному - с романа в письмах, которыми политический ссыльный обменивается сГ московской кузиной, а кончается тягостной запутанной семейной драмой, сведшей Натали в могилу. Внезапный переход от романтического периода жизни в фило-софско-литературном кружке - Натали была его Прекрасной Дамой - к реальности противоборствующих, индивидуалистических страстей оказался жене Герцена не под силу.
Внутренний пафос жизни Александра Герцена не в том, что, разочаровавшись в революционных возможностях Запада, он, предшествуя народникам, возложил надежды на русскую крестьянскую общину как ячейку социализма, проявив себя еще раз неисправимым романтиком, и из западника, русского европеиста стал чуть не славянофилом, а в том, что он, как был в молодости, так и остался по гроб жизни революционером, несмотря на то что стал свидетелем разгрома революции, попал в полосу общественного застоя и не легко вписался в крутой поворот истории.
Вот что так резко отличает «Былое и думы» от типичной «истории молодого человека XIX века», написанной в «Обыкновенной истории», «Иванове», «Красном и черном» или «Утраченных иллюзиях», - истории, которая движется в одном направлении - от романтических юных надежд к разочарованной, скептической или отчаявшейся зрелости.
Лев Толстой, великий романист, когда брался учить санскрит, пахать землю, тачать сапоги, воспитывать крестьянских детей, пропагандировать среди взрослых трезвость и непротивление злу насилием, в сущности говоря, следовал герценовскому обыкновению жить широко и разнообразно.
Новолетие церковного календаря, рубеж между августом и сентябрем воздвигает над культурными и социально-историческими датами хроники свой временной отсчет. Новолетие напоминает нам о ветхозаветном предании и первых лучах новой эры (события из жизни Богоматери), восстанавливает исторические вехи в судьбе Византии (Крестовоздвижение, Покров), из глубины веков возникают закрепленные памятью народа образы императора Константина, осажденный турками Царьград.
Думается, это не так - в романе был один, никем не замеченный настоящий праздник, оставшийся тайной двух, на краткий миг воскресших к новой жизни людей, праздник, которому в хронике «нашего города», в тесноте переходного обыденного времени отведены считанные часы. Таким праздником стала встреча Шатова с вернувшейся из-за границы женой, рождение ребенка, нареченного Иваном - именем усыновившего его отца.
Можно было бы сказать, что по сравнению с толстовским «Детством», изначально неизменным, онтологически присущим природе ребенка праздничным состоянием обновляющей радости бытия, праздник стал историей. Уже в ранних пьесах Островского с их «идиллической», «музейной» архаичностью историческое прошлое заявляет свои права на участие в сегодняшнем празднике. Традиционно-народные, фольклорные, песенно-сказовые формы переплетаются с церковным обиходом, воскрешая старину, обращая современность к памяти минувшего.
В статье, посвященной «Эстетическим аспектам христианизации Руси», А. Панченко справедливо говорит о том, что «множество цивилизационных идей», которые несла с собой религиозная реформа киевского князя, было не «просто приращением знаний», но «принципиальной переоценкой человека. Раньше он был игрушкой судьбы, теперь он владел историей».
Заключая разговор об образе праздника в литературе второй половины XIX в., можно еще раз подчеркнуть, что его судьба в этот период очень драматична. Те решения, к которым с таким напряжением творческих сил, преодолевая трудности и противоречия, пришли величайшие мастера слова Толстой, Островский, Достоевский, были почти полностью отброшены или кардинально переосмыслены в искусстве рубежа веков и начала XX столетия.
Не правда, что Римский-Корсаков сухой, холодный, объективный описатель красот природы, уравновешенный стилист, суровый профессор, заботливо охраняющий границы своего позитивного миросозерцания! Его творчество глубже, глубиннее, и далеко еще не охвачено современниками. Воспринимать во всей полноте Римского-Корсакова еще не умеют, а потому для ради легкости восприятия приняли в его музыке приемы и свойства письма за сущность, за суть.
Попытки такого осмысления творчества Римского-Корсакова были предприняты вскоре после его смерти, когда наследие его стало обозримо в полном объеме. На той волне философских исканий, которая характерна для русской мысли рубежа веков и начала XX в., к интерпретации корсаков-ского творчества обращаются философы - И. И. Лапшин, многие годы близко знавший и высоко чтивший композитора, и А. Ф. Лосев, начинающий свой научный путь статьей о «Снегурочке».
Подобно Л. Толстому, он составил целую эпоху. С ним отошел в прошлое XIX век и начался XX, в нем осуществился перекресток столетий и художественных направлений, этапов духовной жизни русского общества и стилевых исканий искусства.
Но в феномене Римского-Корсакова поражает не только эта не ослабевающая с годами творческая энергия. Яркая и сильная художественная индивидуальность, композитор, создавший самобытный стиль и композиторскую школу, он вместе с тем, как Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, должен быть причислен и к крупнейшим мыслителям своего времени, поскольку в своем творчестве дал самостоятельное глубокое осмысление важнейших социальных, исторических, философских, духовно-нравственных проблем, волнующих русское общество последней трети XIX-начала XX в. и имеющих более широкое значение, выходящее за рамки данного исторического периода.
И при этом главной темой всех его раздумий и творчества, постоянным объектом постижения была Россия - цельная и самобытная, стихия и культура в ней, поэзия ее природы и красота древних устойчивых форм народной жизни, трагические страницы ее истории и глубины национального характера души.
Музыкальное наследие Римского-Корсакова объемно и многожанрово. Но центром его композиторских устремлений была опера. Именно этот жанр наиболее соответствовал его творческим намерениям, именно в нем максимально полно выразилась его художественная индивидуальность, именно опера нужна была ему для воплощения его картины мира, которую он мыслил и творил не в обобщенных образах-идеях, а в конкретных, чувственно осязаемых образах.