В данной категории Вы можете узнать всю информацию о русской художественной культуре второй половины XIX века. Вы узнаете как пишется картина мира, как основывается образ России, а также узнаете все о влиянии судьбы человека на культуру.
Дворянский революционер, связавший эпоху декабристов с эпохой разночинного революционного движения, человек, поразивший воображение Толстого, Достоевского и Ленина, - Герцен никогда не мог забыть своих корней, своих московских друзей, людей 1830-1840-х годов; всю жизнь он чувствовал себя одним из них и запечатлел их облик навечно.
Человек у Герцена берется вместе со своим бытовым окружением, на фоне природной обстановки и культурной, общественной традиции, около которой он возрос.
Портреты, написанные Герценом, обладают чудесным свойством: говоря о живых, реально существовавших людях, автор «Былого и дум» создает «типические образы в типических обстоятельствах».
Поэт Мицкевич, появляясь в эпизоде, олицетворяет для Герцена целый народ с его исторической трагедией. «Много дум и страданий сквозили в его лице, скорее литовском, чем польском. Общее впечатление его фигуры, головы с пышными седыми волосами и усталым взглядом выражало пережитое несчастье, знакомство с внутренней болью, экзальтацию горести - это был пластический образ судеб Польши» ,
Вятский губернатор Тюфяев, сластолюбивый сатрап, уголовник, вульгарный плебей, аракчеевец, прошедший огонь и вохіу; привычки и склонности Тюфяева кладут каторжный растленный колорит на жизнь целой губернии.
Что говорить, понятен жгучий интерес Герцена к истинно самобытным натурам: они не подвластны общим поветриям, бытовым установлениям и моральным прописям, принятым в их сословной среде. Эти же люди - Чаадаев, Грановский или Белинский, не говоря уж о самом Герцене или Огареве, - имеют сильное влияние на современников, глубоко врастают в свою эпоху, вербуют единомышленников, заставляют сильных мира сего считаться с собой.
Удручающие, похожие на страшный бред или на плоский анекдот примеры дурного уподобления бесцветной среды.
Герцен блистает и тут, и там, в светской гостиной, в философском кружке, на дружеской пирушке и на журнальных страницах. Его влияние с годами возрастает, вызывая у современников восторг, испуг и изумление.
Московские интеллектуалы 1830- 1840-х годов, в чьем окружении возмужал Герцен, находясь так или иначе в оппозиции к крепостнической николаевской монархии, создают свою собственную - не чиновничью, не военную, не светскую - среду, свой собственный жизненный уклад - вольный, романтический и вместе с тем, как выразился Пастернак по аналогичному случаю, заряженный бытом, как порохом.
Любое действие приобретает в глазах Герцена историческое значение если носит независимый, освободительный характер. Оказываясь не у дел, попадая в разряд «лишних» людей, Онегины и печорины, считает Герцен, становятся историческими персонажами, потому что отпадают от николаевской государственности. Так сказать, совершают поступок.
Итак, человек в «Былом и думах» тем значительнее, чем теснее связан со своей бытовой культурной и общественной средой и чем сильнее может повлиять на нее. Одно у Герцена естественно и парадоксально связано с другим.
Самоотвержение, преданность идут у них вместе с мстительностью и нетерпимостью; они просты во многом и лукавы во многом. . . Они не дорожат своею жизнию, но не дорожат также и жизнию ближнего; странная настойчивость их равняется англосаксонскому упрямству.
Герцен начинает свой жизненный путь в отцовском доме среди крепостных слуг и помещиков-аристократов, а кончает на чужбине, переезжая из одной европейской страны в другую, встречаясь иногда с новым, разночинным поколением русских революционеров; для некоторых из них он сам - обломок канувшего в прошлое времени, представитель устаревшей генерации освободительного движения, в нем видят русского барина-идеалиста 1830-1840-х годов.
В «Былом и думах» продолжена пушкинская, от «Евгения Онегина» идущая традиция, устанавливающая гармоническое равновесие между интимными, исповедническими мотивами и мотивами повествовательными, направленными на внешний мир, на других людей, на целые народы.
Рядом с Белинским, Чаадаевым, Бакуниным, Грановским, Щепкиным или Хомяковым - они живут напряженной внутренней жизнью, озаренной творческим огнем, окрыленной духовными исканиями, направленными к высшим нравственным целям, - фигуры графа Бенкендорфа, Дубельта или императора Николая кажутся не только тусклыми, но и не вполне живыми, чуть не фантомами.
Новых друзей и знакомцев, встреченных во Франции, Италии или Англии, так же как молодых соратников, приезжающих к нему в Лондон из России, Герцен мерит старой московской меркой, сравнивая их с кругом своих единомышленников 1830-1840-х годов, никогда не забывая, с какими выдающимися людьми когда-то свела его судьба.
Историки литературы говорят нам о романтическом и реалистическом периодах в духовном развитии Герцена. В самом деле, молодым человеком он строит свою жизнь по высоким литературным образцам и героическим преданиям истории.