Автор: Михаил Бабенка | Категория: Культура XIX века
Рядом с Белинским, Чаадаевым, Бакуниным, Грановским, Щепкиным или Хомяковым - они живут напряженной внутренней жизнью, озаренной творческим огнем, окрыленной духовными исканиями, направленными к высшим нравственным целям, - фигуры графа Бенкендорфа, Дубельта или императора Николая кажутся не только тусклыми, но и не вполне живыми, чуть не фантомами.
Они показаны во всей своей внешней существенности, у них есть тело,- затянутое в мундир, есть черты лица (у Дубельта «черты его имели что-то волчье и даже лисье, то есть выражали тонкую смышленность хищных зверей», у Бенкендорфа его заурядное остзейское лицо «было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим», Николай славился своим леденящим взглядом, который вгонял собеседника в столбняк, и своими лосинами, сводившими с ума лондонских дам), есть официальные обязанности, которые они одинаково рьяно исполняют, кое у кого из них есть прошлое, например у Дубельта, или прихоти как у Николая, но автору и читателю «Былого и дум» ничего не известно об их самобытной или хотя бы самостоятельной духовной жизни; есть ли она у них?
«Стройность одинаковости, отсутствие разнообразия, личного, капризного, своеобычного, обязательная форма, внешний порядок - все это в высшей степени развито в самом нечеловеческом состоянии людей - в казармах. Мундир и однообразие - страсть деспотизма».
Казарма, казарменный режим, казарменные души - идеал николаевской государственности.
У Герцена в русской части его мемуаров выведены крестьяне, дворовые, учителя, студенты, профессора, светские женщины, священники, опальные аристократы, офицеры, артисты, хозяева гостиниц, писатели, философы, каждый из них - занимательная, индивидуально очерченная фигура. И тут же - официальная николаевская Россия, «промежуточная среда», простирающаяся от Вятки до Петербурга, понятая Герценом как форма, лишенная какого бы то ни было нравственного содержания, кроме разве что самого низменного, не-разумного, сведенного к телесным, карьерным и карательным мотивам. У крепостнической, чиновничьей и полицейской державы еще достанет сил, чтобы держать в своих руках целый народ и душить все «действительное», т. е. живое, устремленное к самостоятельному историческому действию, но сама она ничтожна, неподвижна и непроизводительна, одним словом, мертва, ее населяют мертвые души. Она и есть и как бы нет ее вовсе. Нужны самоотверженные освободительные усилия нескольких поколений, чтобы ее на самом деле не стало.
← Рядом с Белинским | Портрет самого Герцена → |
---|