Она возникает, как и другие качественные формы и разделы высокой или собственно литературы, в результате общественно-исторического развития из социально дифференцированных эстетических потребностей социально дифференцированной публики, которым и соответствует становление литературного многообразия в самом широком смысле.
Окажется, что мы не можем обойтись без понятия прекрасного. И совсем не позорно использовать это понятие, - говорит чуть ли не извиняясь Брехт, - однако неловкость остается. Потому что это настолько зыбкое, многозначное понятие, по-видимому целиком зависящее от вкуса, который, как известно, индивидуален, так что о нем не спорят.
Именно этого и пытаются добиться путем углубленной разработки эстетических категорий (прекрасное, трагическое, комическое и т. д.) и их сознательного применения в описании конфликтов в космосе классических произведений.
Возросшему общественному значению искусства соответствовало требование повышения его общественного статуса как социального института.
При всей исторической ограниченности немецкая классическая идеалистическая эстетика внесла выдающийся вклад в углубление понимания законов формирования искусства.
Здесь речь не идет о том, чтобы проследить всю изменчивую историю эстетики автономности со всеми ее за и против вплоть до современности. Вместе с тем необходимо ответить на вопрос, оказываются ли принципы, сформулированные эстетикой автономности, с истечением периода искусства - самое позднее с началом нашего века - устаревшими и поэтому непригодными для современного развития искусства?
Тем самым эстетическая видимость, искусство, сводится к чисто внутреннему, лишенному какой-либо трансцендентальности, видимость становится кажимостью, форма - формализмом. Именно этого сумела избежать немецкая идеалистическая эстетика с помощью содержательных определений эстетической ценности (как выражения исторических ценностей) и критериев эстетической оценки прекрасного, трагического, комического и т. д.
Однако при всем понятийном экспансионизме, который таит в себе опасность сведения идеи, образа, формы к чему-то преходящему, еще не достигшему понятийности и зрелости, немецкая классическая философия открыла в чувственности эстетической видимости ничем не заменимые рамки, в которых могла развиваться специфика и внутренние закономерности автономного искусства.
Гегель определяет прекрасное как чувственную видимость идеи. Он защищает видимость от упрека в обмане или в том, что она лишь просто оболочка, и понимает ее как рефлектированную непосредственность (Лукач говорит об опосредованной непосредственности).
Разграничение с аллегорией служит прежде всего тому, чтобы освободить искусство от зависимости по отношению к другим сферам ценностей. Оно не должно больше быть на службе у религии или морали, т. е. не иметь собственных целей. В известном противопоставлении у Гете собственного метода творчества шиллеровскому это выражено наиболее отчетливо: Далеко не одно и то же, подыскивает ли поэт для выражения всеобщего нечто частное или же в частном прозревает всеобщее.
С помощью символа предпринимается попытка всеобъемлющего философского обобщения вновь осмысленного отношения художника к действительности и его адекватного эстетического воплощения в художественном произведении. Проблемы символа - это, конечно, тоже вопрос о стиле изображения, однако они не должны быть целиком к нему сведены.