С именем Карла Филиппа Морица в Просвещении связан хотя и не свободный от противоречий, но все же несомненный отход от принципов эстетики воздействия. С этим отходом от постулата воздействия искусства на чувства реципиентов и происходит тот поворот - иногда называемый переломом - в ориентации эстетики искусства, с которого начиналась веймарская классика.
За его пределы попытался выйти Винкельман, хотя и он в значительной мере был связан с нормативной классицистической эстетикой, а также с эстетикой воздействия Просвещения.
Правда, в основе веймарской классической поэтики принципы индивидуальности, субъективности и оригинальности художественного творчества целиком снимаются, разумеется в гегелевском смысле.
Во всяком случае, переход от манеры к стилю, который осуществил Гете на пороге 90-х годов, обозначил путь от Бури и натиска к Веймарскому классицизму и подразумевал критику и отказ от произведений, в том числе и собственных, в которых только или преимущественно отражается собственная субъективность художника.
Чтобы осуществить эту цель, должен быть создан новый тип художественной выразительности. Если ранее эстетика Бури и натиска развивалась под знаком психологии воздействия, то в более позднее время ей на смену приходит радикальная переориентация па эстетику произведений.
Вечно прикованный к отдельному малому обрывку целого, человек сам становится обрывком. Влиянию этого явления Шиллер противопоставляет эстетическое воспитание, с помощью которого человек способен удовлетворить потребность в целостности познания и переживания.
Дефицит утративших силу религиозных смысловых ориентации целостности смысла означал, что для отдельного человека не было возможности разобраться в современной картине мира в целом, а также понять свое место в ней.
Оба они, как Шиллер, так и Гете, мечтали о гармоничном развитии человека, который может совершенствовать все свои силы и способности. Это был человек, освобожденный от религиозной опеки и феодального принуждения, но одновременно вынужденный бороться с последствиями отчуждения.
Одновременно здесь проявляются очертания нового методологического принципа - ставить возникающие проблемы в более общий контекст, не взирая на их конкретную политическую, социальную и национальную выраженность, и решать их как проблемы всего человечества.
В этом процессе буржуазной эмансипации искусству присваивался чрезвычайно высокий ранг, что в то же время привело к слишком завышенным претензиям, не соответствовавшим фактическим возможностям. Их задачи, в которых преследовались вовсе не революционно-политические, а реформистские цели, в конечном счете сводились к защите поэзии во враждебном ей мире.