В предметах культуры представлена не любая социальная (вне биологическая) связь индивидов, а только та, которая неотделима от их исторически развитой индивидуальности. Индивиды могут быть связаны между собой и независимо от своей индивидуальности, т. е. по социально значимым функциям, ролям как простые исполнители чужой воли, носители социально-классовых отношений и т. д.
С этим нельзя не согласиться. Но на каких основаниях должно строить их именно культурологическое объяснение? Если эти основания в соответствии с марксистским методологическим принципом, рассмотренным выше, нужно искать в общественной практике, то, по-видимому, в ее личностной стороне: не в личности как относительно автономной системе и не во вне личностных классовых и других общественных отношениях, а в личностной стороне общественной практики, в личностной линии истории и современной жизни.
Исторический опыт свидетельствует, что каждой исторической эпохе отвечает не только определенный способ производства и характерные для него вне личностные отношения людей, но и определенные типы человека, его личностных отношений к действительности и смена эпох отмечена не только сменой способов производства, но и типов людей, а общественная практика протекает в единстве тесно взаимодействующих, но в то же время и своеобычных сторон - предметной и личностной.
Разумеется, все советские исследователи отвергают натуралистические и идеалистические концепции, распространенные в буржуазной культурологии, и опираются на методологию исторического материализма. И все исходят, как пишет, например, В. М. Межуев, из того, что мир культуры - это мир человека, от начала и до конца создаваемый им самим.
В этой связи возникают по меньшей мере три вопроса, на которые мы попытаемся дать ответы, хотя весьма краткие и только, как говорят естествоиспытатели, в первом приближении. Какие положения современной марксистской теории культуры имеют особенно важное методологическое значение для искусствознания? Возможно ли встречное воздействие искусствоведения на развитие истории и теории культуры? Какими могут быть взаимоотношения культурологии и эстетики в развитии методологии наук об искусстве?
А это потребовало от них особых изысканий, уже выходящих за границы возможностей собственно искусствоведческого инструментария, но необходимых для проникновения в сущность социально-психологических процессов и психологических состояний людей соответствующего периода истории. Не должны ли историки культуры помочь в этом искусствоведам?
Но философия марксизма дает, разумеется, основания для более широкого понимания и объяснения многих фактов истории искусства, которые не укладываются в социологические рамки. К таковым принадлежит, например, ряд несовпадений периодов социально-экономического и художественного расцвета.
Уже в предреволюционные, а гораздо активнее в первые послереволюционные годы они создавали и распространяли вульгарно искаженные представления о художественных явлениях, укладывая их в жесткие социологические схемы, напрямую связывая с действием общих социологических закономерностей, состоянием экономики и т. д. в такой грубой форме социологизм в искусствознании был подвергнут резкой критике и сошел со сцены. Но в проявлениях более деликатных он дожил и до наших дней.
Одним из следствий такого преувеличения явилось растворение культурологического момента искусствоведческих исследований в социологическом.
Начало изучению искусства на основе марксистской методологии положил в России Г. В. Плеханов своими Письмами без адреса.
Отвлечься, чтобы глубже осознать и объективнее охватить жизнь этого искусства над ней, за ней и вокруг нее. Заметим, требования эти мало затронули теоретические исследования, и это не случайно. Пока культурологический момент сводится к учету особенностей историко-культурной среды и ее эволюции, не более того.