В отличие от движения Бури и натиска, которому не удалось приблизиться к широким слоям народа, хотя оно к этому и стремилось, развитие поэтической литературы веймарской классики проходило под эгидой (по крайней мере желаемого) влияния на массы.
Правда, сравнение между природой и искусством остается и в классической эстетике ведущей темой. Несомненно, это не только метафора. Определяющая точка отсчета при этом - глубокое родство между понятием красоты и понятием органичного, причем эта трактовка несомненно продиктована ранними образцами греческой классики.
Теперь автономность искусства понимается в определенном смысле как способность быть самостоятельным органом освоения мира. Разумеется, тем самым отнюдь не снимаются глубинные взаимоотношения с другими сферами духовной жизни.
Возрастающее разделение труда на пороге между мануфактурой и начинающейся эпохой индустриализации несло с собой опыт отчуждения и заставляло ясно осознавать новую социальную практику. Пожалуй, никогда еще индивиды столь не разобщались и не разъединялись друг с другом, как сейчас, - читаем мы у Гете.
Тем самым отвергается использование искусства религией, моралью или же социальной педагогикой лишь как средства политического побуждения или же просто как пустого времяпрепровождения и наслаждения, как пишет Гегель. Подлинно поэтическое произведение, считает он, должно быть наполнено содержанием действительности, в то же время не впадая в зависимость ни от этого содержания его внешнего бытия, ни от какой-либо жизненной области.
Еще молодой Гете выступал против жесткого подчинения искусства моральным идеям, считая, что искусство и литература способны на большее, чем на простую передачу моральных норм, поскольку такая концепция уменьшала бы действительные возможности воздействия искусства. Для Гете в центре стояла всеохватывающая картина действительности, создаваемая литературой.
Классическая эстетика, провозгласившая автономность художественного произведения, никогда не отвергала полностью соотнесенности его с воспринимающим субъектом. Эта соотнесенность всегда домысливалась, хотя в отдельных случаях ее проявления у Морица или у Гете и отличались известной противоречивостью.
Новым и программным было выделение прекрасного и художественного из функциональной связи полезного и внешне целесообразного. Завершенность предмета в самом себе, а тем самым и совершенство произведения искусства Мориц понимает как его внутреннюю целесообразность. По существу, внутренняя целесообразность Морица смыкается с кантовской целесообразностью без цели.
Понятно поэтому, что Мориц, например, выбирает в качестве исходного пункта своего нового концептуального определения эстетики полемику с одним из важнейших принципов эстетики Просвещения - принципом наслаждения как основной задачи и конечной цели любого рода литературы и искусства.
Примерно в том же духе высказывался и Гегель. С переориентацией эстетики искусства с воздействия на само произведение одновременно происходит и отказ от риторической традиции либо оттеснение ее на второй план. Отход от риторики явно обнаруживается уже у Канта.