В отличие от буквенно-фонематического письма, способного зафиксировать с большей или меньшей долей условности любые проявления словесной (в том числе и разговорной) речи, нотная фиксация музыкальных звучаний отнюдь не универсальна.
В сущности, само понятие целостного анализа, - продолжает он далее, - должно по отношению к современному композиторскому творчеству измениться, расшириться. Разумеется, анализ нотных текстов по-прежнему остается существенным элементом исследования, но, поскольку само творчество современных композиторов нередко вырывается за пределы нотной графики, элемент этот зачастую может теперь выпадать.
Какой бы из существующих сейчас методов анализа мы ни взяли, мы всегда будем иметь дело с совокупностью фиксированных текстов, адекватность которых звучащему оригиналу заведомо условна. То же самое происходит и в практике акустического анализа по осциллограммам или иным графическим изображениям звука. Всюду мы имеем дело не непосредственно со звуком, а с его визуальной моделью.
В противном случае возникает хорошо знакомая и очень трудно преодолимая ситуация непонимания традиционного общества. Подобное непонимание возникает не потому, что мы не можем наблюдать традиционное общество или отдельные его проявления непосредственно (нередко это еще возможно). Просто предмет понимания наличествует, но культурно-исторические контексты не совпадают.
Таковой, собственно говоря, и является традиция текстового прочтения бес текстового (в филологическом смысле) искусства устного общения. Но истинно адекватное понимание окружающего нас и для каждого из нас особым образом очеловеченного мира становится возможным лишь тогда, когда опосредованное результатами всей человеческой практики взаимодействие индивида с миром расшифровывается для него заново, т. е. делается частью его собственного, индивидуального опыта.
По самим своим онтологическим свойствам он плохо соответствует требованиям, предъявляемым к предмету традиционной науки, не поддается жесткой и однозначной фиксации, а следовательно, и однозначному пониманию в традиционной системе представлений. Сама специфика предмета толкает нас к поискам нетрадиционных путей его понимания.
Так или иначе приходится признать, что структура современного научного знания не приспособлена для изучения таких непритязательных с виду явлений, как народная песня и хоровод. И отчасти стремлением компенсировать этот печальный парадокс можно объяснить постоянно декларируемое требование комплексности в подходе к фольклорному объекту, обнаруживающему - вопреки своей природной, органической цельности - сложный, междисциплинарный характер.
Об этом же свидетельствует и тот факт, что далеко не каждый народный певец сможет безошибочно проговорить точный текст хорошо ему знакомой песни. Филологи должны теперь хорошо прочувствовать несовпадение проговариваемого и поющегося текста - несовпадение, прямо свидетельствующее о некоторой противоестественности отделения слов от напева в сознании народных исполнителей.
Иное дело, когда речь должна идти о действительно нерасчленимом, синкретическом единстве, каким является, к примеру, традиционный обрядовый хоровод. Слово и напев, обрядовое действо и танцевальное движение образуют в нем неразрывное целое. Строго говоря, объект изучения в данном случае выступает перед нами не как комплекс составляющих, а как целостный организм.
Выработка новой методологии в сфере изучения фольклора может способствовать обновлению и общему прогрессу гуманитарного знания.
Нетрудно заметить, что изложенная позиция существенно отличается от позиции традиционного теоретического рассмотрения народного искусства. Попытаемся определить и обосновать эти отличия.