Все здесь в состоянии действа - созидающего и преобразующего. Все задействовано, чтобы экспрессивно выявить конструктивные основы творимого образа. Так, традиционный африканский скульптор, по точному и артистичному описанию В. Маркова, любит свободные и самостоятельные массы; связывая их, он получает символ человека.
В символических образах обрядового искусства народ запечатлел свое представление о бытии как процессе универсального созидания и цикличного воспроизводства жизни. В них он утверждал свое творческое единство с созидательными силами природы. Обряжать быт - значит участвовать в акте жизнетворчества.
Как бы там ни было, искусство служило посредником между повседневным бытом и животворящим космосом. Посредством искусства, преобразующего природные элементы, создающего предметы и формы, приводящего в действие таинственные силы, человек примитивного мироощущения в своем повседневном быте и труде приобщался к изначальному творчеству жизни - к единству природных ритмов, созидающих из хаоса космос.
Ритм - основа налаженного и устроенного быта. Сбивка с ритма - это болезненный разлад и неустроенность бытия, беспорядок, хаос. Перебои в ритме действовали разрушающе - быт лихорадило, жизнь становилась безобразной. Утратить созидаемый ритмом строй, лад, порядок означало утратить образ. И наоборот, придать жизни образ значило упорядочить и наладить ее.
Эти события вначале не столько рассказывались, сколько изображались условно драматически. Они же служили предметом изобразительных искусств. Нельзя понять резьбу и орнаменты многих народов, не зная их легенд и сказок. Таким образом, рассказы и изображения входили в обряд, были его необходимым условием и компонентом.
Символический схематизм фольклорных образов и сюжетов обнаруживается в законченных и устойчивых поэтических формулах, рождающих повторяемость не только в больших масштабах, но и на больших глубинах художественного формообразования. Исследуя волшебные сказки, В. Я. Пропп с большой убедительностью показал, что все они, несмотря на их сюжетное многообразие, однотипны по своему строению.
Его онтологизированная семантика, освященная традицией и преданием, становится непреодолимым препятствием для прямого контакта с ним и проникновения в его суть. Он изъят из сферы личного познавательного опыта и идеологической инициативы индивида и удален из настоящего в эпическое прошлое - в семантику и поэтику мифа. По очень точному определению М. М. Бахтина, это долевой образ.
Они пред заданы восприятию предмета, и их нужно только лишь опознать в нем - снова вспомнить и воспроизвести. Поэтому человек, причастный к фольклорному творчеству, никогда не думал о себе как о творце - авторе. Он был непоколебимо уверен в том, что воспроизводимый им мир уже изначально готов и завершен, все в нем заранее осмыслено и оценено - и ничего не подлежит своевольному переиначиванию.
Имея в виду это постоянное, предельно напряженное стяжение и сжатие настоящего с прошлым, разрешающееся - как творческий принцип фольклорного искусства - в самой структуре его как бы вневременных смыслообразов, можно согласиться со следующим утверждением: Этнография, включая в нее и народное искусство и фольклор, донесла до нас мировоззрение не какой-то определенной эпохи, а как бы в спрессованном виде всю сумму напластований за всю жизнь человечества.
Следовательно, фольклорная эпичность и эпизация, понятая как поле ценностного восприятия и изображения действительности, гораздо шире и продуктивнее собственно эпических жанров фольклора, конституирующихся по принципу тематической отнесенности их сюжетного или иконографического материала к прошлому.
Отсюда своеобразный характер эволюции фольклорного искусства, в котором новое не вытесняет старого, но наслаивается на него.