Автор: Эльвира Захарова | Категория: Культура XIX века
Типологические новшества, проступающие в образе, созданном П. Васильевым, относятся и к содержанию его, и к его методологическим особенностям. В Краснове «мочаловское» возникает не в романтических проявлениях, а в формах вполне жизненных.
Романтическое начало как будто совсем растворилось в характерных чертах русского социально-бытового типа, но вместе с тем типом этим не замкнулось, напротив, возвело его к более широкой психологической генерации. И уже все равно становилось зрителю, говорит ли Краснов по-мещански или как-то по-другому, - внимание сосредоточивалось на более важном - на внутреннем человеке, не знающем и не желающем знать своего «социального» места, своей нормы возможного. Достоевский в своей реплике на статью Григорьева отметил как поразившую его в игре Васильева черту - его сосредоточенность на «неподвижной идее», крепко засевшей в нем и «овладевшей всем существом его». Нечто напряженное и опасное проступало в отношениях Краснова и со средой, и с предметом его страсти, что и приводило к катастрофе. «Этому человеку половинок не надобно», - писал Достоевский.
И снова перед нами разительный пример того, как сплошь да рядом, нарушая права драматурга на сцене, отстаивая свою независимость от влияния повествовательного реализма, театр устанавливал контакты с литературой на более широких творческих дистанциях. Образ, который «во плоти и в крови» увидел Достоевский у Васильева, несомненно преломился затем какими-то своими сторонами и в Рогожине и в Дмитрии Карамазове, как отразилась в них и безудержная, «не добрая» мочаловская страстность, вероятно заново воспринятая писателем через образ Краснова.
← Картина народной жизни | Грех да беда на кого не живет → |
---|