Origam.ru - искусство, культура

Темы «света» и «тьмы»

Автор: Мария Хлебникова | Категория: Культура XIX века

О том, какой это проступок, художник сказал нам, повесив на стену легко узнаваемую фотографию с убитым царем - ту самую, о которой вспоминал А. Н. Бенуа и которая после 1881 г. «многие годы» висела в России не только по «кабинетам» высшего слоя, но даже и по «каморкам» горничных. Фотография «расшифровывает» нам сугубо сегодняшний (для тогдашнего зрителя) «план» событий. Царь убит, виновные в его убийстве повешены.

И если внимательно рассматривать полотно (в котором ни одна деталь не случайна), то вьющиеся вокруг горла «явившегося» складки шарфа не что иное, как напоминание о веревке, которая еще надавно охватывала его худую шею.
При таком прочтении картины - а я уверен, что наиболее чуткая часть интеллигенции именно так ее и воспринимала, - совершенно иное значение приобретает и самый «момент узнавания». Речь не о том, узнает ли семья возвратившегося отца семейства, но о том, воспримет ли она его в свое лоно. Имеет ли право вернувшийся - с его темным лицом - смотреть в глаза своей матери. В несколько следующих мгновений именно это и должно решиться, однако сюжет как раз и «застыл», оцепенел на «точке» этого вопроса (как несколько десятилетий спустя будут останавливать на каком-то из кадров движущуюся ленту фильма).
Вот в этой остановленности момента - когда всех нас, предполагаемых зрителей картины, как бы приглашают принять участие в решении тяжкого нравственного вопроса - смысл остроты воспроизведенных в этой картине психологических состояний. В их передаче Репин к приемам, идущим от «моралистической» художественной традиции (т. е. к «растворению» лиц в тени и свете), присоединяет и то, что накопил как выразитель тенденции, тяготеющей к остроте психогической обрисовки. В лицах жены и детей он подходит к моменту так, как подходил во второстепенных персонажах «Крестного хода», показанных наиболее «извне» или «со стороны» (например, в фигуре заслоняющегося от плети). В этих лицах - в особенности мальчика-сына с его чуть экзальтированным удивлением - аффекты, как будто бы «выхваченные» из потока психологического движения, а в лицах детей - восприятие не только стороннее, но даже и неприятно «подсматривающее» и совершенно лишенное поэзии (черта, присущая, кстати, очень многим детским портретам Репина, в особенности изображениям его собственных детей). В центральной же фигуре - поползновение изобразить самоё перетекание от неуверенности к вопросу, как это было, например в портрете Писемского. Здесь надо, правда, оговориться, что такие попытки присущи дошедшему до нас варианту лица конца 1880-х годов. Однако они были заметны и в варианте 1884 г., где это выражение вопроса было даже и еще более усилено.