Автор: Иван Коса | Категория: Культура XIX века
Долгов писал, что всю критику о «Бесприданнице» необходимо разделить на два резко противоположных периода: до Комиссаржевской и после нее.
То же самое справедливо и в отношении сценической истории пьесы: она также резко делится на «до» и «после», вернее, на «до» и «начиная с...».
Все сказанное не следует, конечно, понимать в том смысле, что не явись Комиссаржевская - и замечательная пьеса Островского так и осталась бы за семью печатями.
Искусство развивается своим непреложным путем. И что-то существенное должно было происходить на протяжении двух десятилетий, отделяющих создание «Бесприданницы» от интерпретации Комиссаржевской, чтобы «банальная, старая, неинтересная история о глупенькой, обольщенной девице»" превратилась в «драму мятущейся души», в «трагедию страдающей одинокой личности».
Комиссаржевская была первой, сломавшей инерцию восприятия, сделавшей это языком искусства. И то, что открыла она в «Бесприданнице», навсегда уже вошло в понимание пьесы, стало от нее неотделимо.
Казалось бы, принадлежность «Бесприданницы» к позднему периоду творчества Островского, особенности ее стилистики, ее предчеховские мотивы ставят пьесу в искусстве драматурга особняком, во всяком случае, с ранними его произведениями уж точно обрывают все связи. Однако это не так. Художественный мир Островского сохраняет свое внутреннее единство, свою непротиворечивую цельность. Он полон внутренних связей и ассоциаций, повторов и вариаций, перекличек и возвратов. В «Бесприданнице» это особенно ощутимо: через «Бесприданницу» проходят важнейшие силовые линии, пронизывающие творчество драматурга. Это поздняя пьеса Островского. И во всех содержащихся в ней «отсылках» к более ранним периодам его творчества важна логика возвратов, логика перемен, ибо в них зачастую - итоги.
← Комиссаржевская была первой, сломавшей инерцию восприятия | Образ Ларисы → |
---|