Автор: Мария Хлебникова | Категория: Культура XIX века
Здесь очень замкнутая интерьерная сцена, где карандаш обстоятельно зарисовал всю обстановку дома, с потолком и стенами, дверями и перекладинами. Вместо толпы - всего несколько фигур крестьян, каждая из которых дана не в составе группы фигур, не в затушеванной массе, но по отдельности, в манере характерного репинского рисунка конца 1870-х годов, сочетающего растушку со стремительным и как бы ломким штрихом. Уже нет ни «предавшего его», ни фигуры старосты с палкой.
Присутствующие уже не отмечены выражением «животной тупости», преобладают спокойствие и безразличие или даже сострадательное снисхождение, особенно заметное в молодой подгорюнившейся бабе, занявшей место старосты из предыдущего эскиза. Отношение и крестьян и художника одно и то же - приблизительно то, которое могло выражаться в крестьянстве словами: «Ах ты, горький!» Художник внутренне присоединяется как бы уже не к герою, но к самим этим крестьянам, спокойно рассматривающим «чужого», неизвестно зачем пришедшего к ним, а теперь, очевидно, попавшего в беду.
В «Аресте пропагандиста» ситуация еще более оголена и прозаична. От «деревенской сцены» из карандашного эскиза осталась лишь группа безучастных к происходящему крестьян в глубине у окна да сама обстановка избы, которая здесь кажется уже не избой, но каким-нибудь деревенским присутственным местом, вполне холодным и неопрятным. Арестованному противостоят не крестьяне, но только полиция, да еще две-три фигуры местных чиновников, участвующих в аресте и обыске.
← Фигура озлобленная и мрачная | Герой «эскиза с фигурой крестьянки» → |
---|