Origam.ru - искусство, культура

Н. Шелгунов

Автор: Михаил Бабенка | Категория: Культура XIX века

Вслед за декабристами он - вместе с друзьями - бросил вызов самодержавному деспотизму, господствующему в России общественному строю, взявшись ни много ни мало переломить ход русской истории. Сюжет «Былого и дум» вырастает как бы сам собой из противоборства героя воспоминаний и людей его круга с подавляющими личность общественными условиями.

Это противоборство для Герцена началось еще в отчем доме, подавленном деспотизмом главы семьи, брюзгливого вельможи XVIII в., чтобы продолжиться в тюрьме и ссылке, в комнатных словесных баталиях, литературной борьбе на страницах русских журналов...
Для того чтобы умственные занятия узкого круга молодых людей, среди которых Герцен формировался как личность, приобрели исторические освободительное значение, - такое же, как вооруженное восстание декабристов, - нужна была особая общественная атмосфера. Эта атмосфера не только окружает Герцена и людей его круга - они ее создают.
Герцен и его друзья осознают себя деятелями истории и ставят перед собой исторические цели, самостоятельно осознанные и выбранные. Они вступают в поединок с властью и формируют влиятельное общественное мнение - в противовес мнению света. В эпоху «Колокола» Герцен становится властителем дум передовых русских людей, с ним вынуждена считаться, его разоблачений боится официальная реакционная, крепостническая Россия.
О 1840-х годах в «Былом и думах» сказано: «Вообще Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни. Появление замечательной книги составляло событие; критики и антикритики читались и комментировались с тем вниманием, с которым, бывало, в Англии или во Франции следили за парламентскими прениями. Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть общества в книжный мир, и в нем одном действительно совершался, глухо и полусловами, протест против николаевского гнета, тот протест, который мы услышали открытее и громче на другой день после его смерти».