Автор: Елена Малышева | Категория: Культура XIX века
Как свидетельствует очевидец, Ге, имея в виду поздний цикл евангельских картин, видел свою «большую заслугу» в том, что «сломал тициановского и да-винчевского Христа» . Действительно, Христос-страстотерпец, Христос-мученик, таковым он являлся русскому зрителю на картинах и рисунках позднего Ге, не имел ничего общего с тем царственным ренессансным Мессией, который нес людям представление о своем величии, красоте и силе.
Строго говоря, если демонстративный разрыв с этой традицией обязательно считать «заслугой», то было бы неверным приписывать ее лишь единоличным усилиям Ге - художник здесь следовал общей философско-религиозной и художественной позиции второй половины XIX в. Но, изображая Христа страдающего, он не просто шел дальше своих коллег в своем желании «очеловечить» верховный образ христианской веры. Мир, где происходят последние сцены евангельской драмы, предстает у Ге такой непререкаемой явью, такой остротою запечатленного мига, которые полностью исключают возможность провидеть грядущее чудо.
Зрелищная целостность выстроенной мизансцены, свойственная «Тайной вечере», теперь уходит из пластического арсенала художника. Его желание как можно ближе прикоснуться к страдающему духу, к истерзанной плоти не оставляет места для общих миросозидательных усилий творческой мысли, и растущая фрагментарность композиционных решений, сознательно ограничивающих картинное пространство, хорошо выявляет сосредоточенность Ге на характеристике его собственных, личных отношений к христианской вере, к евангельскому слову.
← Чувствовать себя дома | Тайная вечеря → |
---|