Автор: Анастасия Полякова | Категория: Культура XIX века
В какой мере Иванов, создавая этот картинный образ, утверждал собственную личность, собственное представление о мире и в какой он сознательно ограничивал свою творческую волю ролью посредника между духовными импульсами эпохи и ее искусством? Какова была общественно-психологическая природа двух известных черт творческого самосознания художника - миссионерства и смирения? Или же здесь смирение и есть особый вид осуществления общественной и творческой миссии художника?
Поставленные вопросы могут показаться не совсем идущими к делу, но это не так. Сама природа акта творчества, психологическая и философско-нравственная, становится в ивановскую эпоху не просто предметом повышенного самостоятельного интереса критики. Рассуждения об этой природе ложились в основу своеобразной классификации искусства - по степени желания и способности художника подчинить свои личные усилия выражению высшей, надличной истины. В сфере теоретической мысли подобные взгляды говорили лишь о приверженности их носителей важным принципам романтической эстетики.
Однако они сразу же теряли свой отвлеченно эстетический смысл, будучи включенными в размышления над национальными проблемами культурного развития России, в суждения о конкретных произведениях русской живописи середины XIX в.
«Совопло-титься» с народными представлениями о физическом и духовном смысле бытия - так осознавалась в этом случае пророческая миссия художника, так истолковывался обращенный к нему призыв стать «гласом божьим». «Каждый русский, -записывал Иванов, определяя и нормы своего жизненного существования, и свои творческие принципы, - должен отречься от себя и трудиться, сколько силы достанет, в пользу всего человечества, где более всего его поймут свои, как свежие люди, сохранившие первообразную целость нравов».
Служение людям, искусству и вере становилось единым, неразделимым человеческим долгом.
← Служение людям | Фигура Христа → |
---|