Origam.ru - искусство, культура

Историзм «не на котурнах»

Автор: Артем Хлыстунов | Категория: Культура XIX века

Асафьевское заключение вполне приложимо и к восточной теме. Если Россия - центр тяготения славянского мира, то сама она тяготеет к Востоку, в нем находит созвучие себе, свои далекие корни. «Ех Oriente Lux» или «Да, скифы мы, да, азиаты мы» - эти мысли звучали в русской музыке с покоряющей красотой и силой от «Руслана» до «Золотого петушка».

Славянская и восточная темы, вообще темы «иных земель» (например, «варяжская»), расширяя географию «картины мира» в русской музыке, углубляли и дополняли ее историческую перспективу. Точнее, каждый-русский композитор избирал здесь свою «географию», свою «историю» и «мифологию».

Балакирев, например, всегда особо выделял Чехию как форпост славянства на Западе, его интересовало историческое решение чешской темы: памятниками этого остались чешская увертюра и несколько неосуществленных замыслов, симфонических и оперных, на темы из героического прошлого чешского народа.

В зрелые и поздние годы Балакирев с глубокой любовью изучал и пропагандировал в России и в Польше творчество Шопена - иное обличие героического духа славянства. Шопеновская, по-славянски поющая ткань, сочетание славянской свободы и классической стройности оказывались созвучны мироощущению русского композитора, и это отразилось в его фортепианной и камерной музыке, во Второй симфонии.

Римского-Корсакова с юности привлекала Польша (первотолчком здесь послужили семейные традиции и воспоминания). Со временем эта склонность, поддержанная не менее горячим, чем у Балакирева, восхищением искусством Шопена, нашла выражение в сочинениях на польскую тему - «Свитезянке», «Пане Воеводе», а до них в «Младе».

Интересно, что если Мусоргский в польских сценах «Бориса Годунова» продолжил сусанинскую традицию, дав в принципе тот же, что и Глинка, исторический образ Польши: воинственность, рыцарственность, безудержный порыв к власти, чарующая женская красота, то Балакиреву и Римскому-Корсакову виделось в польском характере иное, быть может, более глубокое. Балакирев, несомненно, сочувствовал патриотизму народа с очень сложной исторической судьбой.

Римский-Корсаков услышал в интонациях польских песен и танцев страстную мечтательность, порыв за пределы земного, причудливость, изящество, часто проникнутые томлением, печалью - той, что звучит в шопеновских мазурках и вальсах.