Автор: Евгений Мраморов | Категория: Искусство
Нечто подобное испытывает зритель, попадая к подножью египетской пирамиды. Он обязательно переводит взгляд снизу вверх - все выше и выше. Эффект управления зрителем очень похож.
Мы не приравниваем киноэкран к мифу и не видим в нем всесильного «Ты», который, как в былые времена, был «двойником» мира человека. Нет, нисколько. Разговор об эстетических средствах эмоциональной «заразительности» дает возможность заглянуть в далекие глубины художественных начал искусства. Если мы обратим внимание на собственное рождение кинематографа, то увидим, что в своем зародыше кино прошло стадии развития родственных искусств, и в первую очередь живописи, литературы и театра.
Или возьмем «старшую сестру» кино - фотоискусство. Первоначально даггеротип функционировал на правах портрета, на равных с этим жанром живописи, затем фотографы освоили даже целые жанровые композиции, но далее принцип картинного видения все больше и больше размывается. Фотография становится общедоступной и более тесно связывается с реальностью, чем живопись. Фото становится документом, видеохроникой - всем чем угодно, но не картиной.
Смонтировав два разных кадра, режиссер увидел возможности обретения новой целостности. В сравнении изображений уже возникает мысль, ее рождает само соотношение кадров, и кинематограф становится на некоторое время «литературой» зримой поэзией или драмой. С рождением звука кино теснее сближается с реальностью, завоевывает новые симпатии зрителя. Но отметим, что легкость и доступность кинообраза очень обманчивы. Кино - далеко не реальная жизнь, а просмотр фильма не есть встреча жизни с жизнью, как это было в мифе. Если пирамида была для ее первого зрителя буквально живой и олицетворяла фараона, то наш зритель совсем не боится едущего с экрана поезда. Здесь все остается за стеной экранного мира. И все же где-то в глубине души у зрителя возникает ощущение, что изображение на экране - не только фильм.
← Фотография и кинолента | Понимание мира в древности → |
---|